[emily browning]
сестра, LUCY CRAVEN
охотник, 30 лет

[adam brody]
TENNESSEE CRAVEN, брат
человек, 35 лет

Ты та, кому больше всех досталось. Плетьми - по худеньким коленкам, копотью наглухо забитого очага - в лицо, сальными шепотками, гаденькими сплетнями - за глаза. В этом доме хоронили дважды, приемную мать, лица которой ты совсем не помнишь, нареченного брата, которого ты любила, как свою тень. После них, у отца осталась ты, еще Тен, конечно, но в основном ты - упрямая, как мул, острая, верткая как стрела, со сноровкой хищной ласки и повадками лесоруба. Он был жесток с тобой из боли - вашей общей, на двоих поделенной боли, каменными ломтями в судорогой сведенной горсти - не откусить, не выбросить. Вы не делились ею друг с другом, вы друг друга наказывали. Пороли, что есть мочи, по натянутым чутким  рыболовным неводом нервам, по воспаленной кромке губ, с которых то и дело соскальзывали неострожные слова, дробясь желчными каплями о могильные плиты на погосте в глубине ваших обнесенных требушетами и рвами сердец.
Отец делал тебя лучшим охотником, чем был когда-то Амброуз, твой любимый брат, твой защитник, половина твоей души, он делал тебя крепче, выносливей, смелее, беспощаднее, чем был когда-то сам, чтобы ты могла уберечь семью, как он не смог. Ты всегда считала, отец привел меня в ваш дом - для тебя, как спартанским детям приводили бродячих щенков, которым нужно перерезать глотку, только твоя задача была сложнее: изо всех сил меня защищать. Меня, никчемного, слабого подкидыша, поселившегося в комнате Амброуза, пропитавшегося его запахом, владеющего его вещами, самозванца, которого ты должна была принять. Со временем, у тебя получилось, Люси, но чего нам это стоило.

Ты тот, кто помнит больше всех нас. Ты помнишь, как угасала мать - твоя родная мать, после её смерти, ты стал одним из нас, сиротой, не лучше и не хуже любого другого ребенка, подобранного Честером Крейвеном с обочины этой дурацкой жизни, ты никогда не просил его остановиться, не хотел остаться единственным сыном, не смотря на то, вы с матерью прожили с Чесом почти пять лет, он никогда так и не стал тебе родным. У тебя глаза мамы, ее жесткие тугие кудри, ее смех, ты не мог винить Честера за то, что он окружает себя сворой приемных детей, называя это милосердием, ограждаясь ими от тебя, как живой стеной. Вместо этого ты получил свободу - жить так, как тебе захочется, не мараясь в крови, не вытягивая последние жилы на тренировках, в попытках заслужить отцовское одобрение, не отнимая ничьей жизни.
Ты единственный Крейвен с дипломом университета штата, ты единственный Крейвен, чей мир не спрятан в окопах долга, фатализма и бесконечной тоски по тому, что люди называют счастьем - мифической сущности из какого-то иного мира. Ты вправляешь мое плечо, когда приезжаешь на каникулы между семестрами, хлопаешь по спине с ухмылкой дервиша, прознавшего все тайны вселенной, шепчешь "попробуй обойти ее слева", раскрывая слабости сестры, от тебя пахнет библиотечной пылью и карамельным попкорном - запахи студенческого городка, и я так завидую тебе, что забываю сказать "спасибо". В твоем рюкзаке наброски костюма на ближайший КомикКон, томик Канта и пластиковые фигурки персонажей Dungeons & Dragons. Мы греемся твоим светом, как бродячие коты у горящей бочки самой темной ночью, и ты ничего не просишь взамен.