ЛИЧНОЕ ДЕЛО
MARCUS «MARK» SAMSON GRIMSTROKE 39 y.o. 02.11.1981 |
|
▸ коротко о персонаже
мешает шипучие таблетки от простуды с энергетиками, одержимо коллекционирует кубики рубика, забывает бриться по утрам, не утруждает себя поисками подходящего второго носка, ненавидит фотографироваться и фотографировать, очень любит ощущение только что вымытых рук, не слушает человеческую музыку с четырнадцати лет, презирает голосовые сообщения, обожает тупые картинки с котами, часто путает между собой портфолио танатокосметолога и визажиста, забивает книжный шкаф толстыми томами с антистресс-раскрасками для взрослых, разводит денежные деревья на балконе в катастрофических количествах, очень тихо разговаривает в состоянии покоя, страдает от частых головных болей и метеочувствительности, записывает сюжеты своих кошмарных сновидений в тетрадь со сменными блоками, пихает грибы или бекон почти в каждое блюдо, мечтает быть камнем и жить на дне канавы; тот самый долбоеб с громкой музыкой в тачке, из-за которого у тебя трясутся окна, когда он проезжает мимо; скончается от инсульта в сорок четыре, если не скончается от инфаркта в сорок три.▸ способность:
абсорбция памяти — β:Cпособность считывать память при помощи прикосновения.
При своем уровне Марк способен считывать воспоминания только с живых и недавно умерших (главное — сохранившийся мозг) людей. Для активации способности достаточно простого прикосновения голой ладони к не скрытой коже; чем дольше длится физический контакт, тем глубже Марк может проникнуть и увидеть куда более старые воспоминания. Однако, долгое воздействие вызывает у объекта неприятные ощущения, будто кто-то «роется» в его голове, и, с течением времени, могут проявиться такие побочные действия, как головокружение, головная боль, повышение тревожности и усталость.
Марк способен контролировать действие своей способности, поэтому для него нет необходимости в ношении перчаток на постоянной основе. Однако, способность начинает усиливаться, когда Марк начинает терять контроль над собственным разумом: например, во время усталости, алкогольного/наркотического опьянения, под влиянием сильных эмоциональных переживаний. Чем более бодрым, трезвым и спокойным является Марк, тем меньше вероятность случайной активации при физическом контакте — из-за чего он пристрастился к употреблению энергетиков и травяных чаев, обладающих успокаивающим эффектом, а так же избегает случайных рукопожатий.
В качестве побочных эффектов для Марка проявились кошмарные сновидения на основе чужих воспоминаний, нередко тревожащие по ночам; некоторая степень дезориентации в собственной памяти, затрудняющая понимание, какое именно воспоминание было чужим, а какое — своим собственным.
прочее:Окончил художественную школу, выучился в колледже на визажиста, прошел множество курсов и прослушал достаточно лекций по своей специальности. Умеет в графику, абстракцию, сложный и коммерческий макияж, грим. Вместо того, чтобы учить точные науки и изучать иностранные языки, смотрел дебильные ситкомы, а потому владеет кучей разрозненных навыков, вряд ли применимых в реальной жизни: например, способен разгадать несложный шифр, вывести спирт из клея, открыть чужую машину с помощью теннисного мячика, сыграть на фортепиано с помощью вибратора. Умеет водить легковые автомобили и имеет права соответствующей категории.
Сносно, но специфично готовит, обучен скорочтению и скорописи, умеет выводить любые пятна с любых поверхностей. Способен проводить несложные малярные работы, выкладывать плитку, собирать мебель. Понимает, что такое автомобиль — как он работает, как за ним ухаживать и как его ремонтировать при необходимости. Одержим различного рода головоломками, в особенности, кубиками Рубика, и раскрашиванием антистресс-раскрасок для взрослых. На досуге собирает различного рода букеты и композиции из неживых цветов, которые впоследствии продаются в частном похоронном агентстве, в котором он работает.
Из боевых навыков можно отметить лишь умение метать ножи — природное чувство баланса очень в этом помогает. Сам по себе довольно быстр, но средне развит физически, а потому бегает недолго, бьет слабо, тяжести не таскает. Быстро выдыхается при тяжелых физических нагрузках, зато умеет ходить на руках. Хорошо переносит холод.
история персонажа
sndtrck//:
radare → who put the fear in you; veil of light → broken glass;
fraunhofer diffraction → into nothingness; iamnotalone → sacrifice
[indent] [indent] #0001//:
Первой, в кого Марк заглянул, была Милдред.
На самом деле, Милдред в их округе было целых три — все они были из одной семьи. Милдред-младшая была ему ровесницей и вроде как подружкой, и они вместе ковырялись в саду, выдергивая очередные сорняки. Сад принадлежал матери Милдред-младшей, Милдред-старшей, у которой было очень печальное и очень уставшее лицо. Она не работала и целыми днями ухаживала за своей матерью — старухой Милдред, которая впоследствии задохнулась во сне на девяносто девятом году своей печальной жизни.
Марку тогда было семь или около того. Его заботой во время старушечьих похорон было стоять рядом с Милдред-младшей и обнимать ее. Или гладить по волосам. Или еще что-то, лишь бы ее утешить. Не то что Милдред-младшая нуждалась в утешении — свою бабку она терпеть не могла, но позволяла себя обнимать. Потом, когда им обоим будет по шестнадцать, она позволит потрогать себя под юбкой, но это уже другая история.
Древнюю старуху Милдред — ту самую, задохнувшуюся во сне — ему пришлось обнять ладонью за иссушенное, тонкое запястье и поцеловать ее холодный, морщинистый лоб. Синяя даже через слой пудры, одетая не в привычную для нее засаленную ночную рубашку с принтом в розовый цветочек, а во что-то более новое и приличное, она открыла ему свой еще не начавший гнить разум, и Марк в него провалился, как в прорубь.
Честно: Марк испугался. Он видел прожитые ею годы, как свои собственные, и переживания ее забили его голову ворохами тяжелой, белесой ваты; продолжалось это не так уж и долго, но для Марка — целую вечность, пока его не оторвали от старушечьего трупа. После этого старуха Милдред преследовала его во снах так долго, что Марк уже перестал считать те дни, когда она приходила. И начал считать те, когда ее не было.
Милдред была первой. Она, древняя и синяя, вечная в своей ночнушке с уродливым принтом, стала для него очень своеобразной наставницей. От Милдред он научился лгать, заботиться о ее нерадивой внучке и воровать кошельки из чужих карманов. Милдред подсказала, в каких пропорциях нужно смешивать краски, чтобы получить нужный цвет. Из-за нее Марк перестал обсасывать кисти. Он перестал грызть ногти. Он даже привык носить шапку, когда на улице было холодно. До какого-то момента все было неплохо. Марк свыкся с постоянным присутствием кого-то чужого рядом — кого-то в его собственной голове.
Милдред-младшая ему не поверила, когда он рассказал, но, что естественно, заинтересовалась. Она задавала ему вопросы, и старуха Милдред будто отвечала на них ему на ухо — своими воспоминаниями, что так крепко вжились в его память. Во что-то Милдред-младшая могла поверить, а что-то казалось ей абсурдным. Она даже не ведала, насколько уродлива может быть правда.
Вскоре о его престарелой мертвой подружке узнала мать. Его полоумная мамаша-сектантка, отдавшая себя абсурдной вере в древних, забытых всеми богов, помнили которых только она сама и кучка таких же, как и она, зомби. Фива — эта его ебнутая мамка — узнала про старуху Милдред, прочитав его мысли. Она залезла к нему в голову, неприятно там покопошилась, а когда вылезла, то оставила после себя настолько неприятную пустоту, что у Марка заломило в висках. Фива, умеющая читать мысли и часто этим пользующаяся против своего сына, восхитилась его даром. Она, как и эти ее сектанты, была уверена, что он обязан заглядывать не только в мертвецов — но и в ее древних, забытых всеми богов. Такая честь. У него великая судьба.
Марк тогда воспротивился. И опиздюлился так сильно, что еще три недели не посещал школьные занятия.
[indent] [indent] #0048//:
Пит был, кажется, сорок восьмым. Его воспоминания были как отражением воспоминаний Марка — только с другой, нелицеприятной стороны.
С Питом они встречались, когда им было по пятнадцать. Пит тогда еще был жив, ему нравились все эти байки про чужие секреты, сатиновое постельное белье и совместная дрочка. Они вместе зависали у Пита дома, смотрели дебильные ситкомы, баловались курением травки и распитием дешевого разливного пива. Это было вроде как нормально для подростков, все так делают, верно?
Свои отношения они не афишировали, потому что никто особо не спрашивал. Ничего серьезного, кроме убийства свободного времени и усмирения бушующих гормонов, между ними не было. Марк так думал. Ему было необходимо место и компания, чтобы перекантоваться, пока мамаша переживала приступы религиозного фанатизма во время своих эротических сходок во славу древних, забытых всеми богам. Питу было нужно чужое внимание, кормящее его нездорово повышенное либидо.
Это было похоже на взаимовыгодное сотрудничество, но на деле было паразитизмом.
Марк не считал себя и Пита парой. Марк считал, что они неплохо проводят время вместе, иногда изливая душу друг дружке на ногу. Их приятное времяпрепровождение длилось чуть больше года — пока Милдред-младшая, которая когда-то позволяла обнять себя на похоронах собственной бабки, не позволила Марку залезть себе под юбку. На самом деле, это было что-то в роде эксперимента — девчонки Марка никогда особо не привлекали, а Милдред-младшая была для него как доброкачественный придаток в качестве недо_сестры и пере_подружки. Милдред-младшая, на самом деле, была очень умной, но коварной девкой, и эта ее открытая поза и призывно разведенные бедра были не более, чем долгоиграющей партией в пьесе устройства ее личной жизни.
Уже многим позже Марк понял: она ревновала его к Питу. Он просто этого не замечал, потому что а) не был по девочкам; б) не видел девочки в Милдред-младшей. Он просто в очередной раз опиздюлился, пошел на поводу у этой рыжей малолетней шлюхи, поцеловал ее взасос, завалил ее на спину, пошел на поводу, пошел на поводу, пошел на поводу.
Марк плохо помнит, что за хуйня с ним тогда творилась.
В конечном итоге, Пит обо всем этом узнал и жутко расстроился. Жутко расстроился — очень мягко сказано, потому что сначала он закатил Марку очень некрасивую, но приватную истерику, а после они покатились по дороге, избивая друг друга будто бешеные звери. После этой драки Марку пришлось проходить с тяжеленным гипсом на левой руке больше двух недель и начать откладывать деньги на новый зуб, потому что старый он потерял; Пит отделался трещиной в паре ребер, сломанным носом и домашним арестом на месяц.
Свой месяц Пит честно отсидел — кроме школы он посещал только госпиталь, и даже в него конвоировался собственной матерью. За этот месяц Марк ощутил все прелести познания стадий принятия, и еще пару недель он потратил на то, чтобы собраться с силами и, как минимум, извиниться. Как максимум — согласиться с тем, что они не просто хорошо проводили время. Типичные подростковые тяжбы и их сексуальная невоспитанность.
Марк, в итоге, к Питу все-таки дошел. Только вот Пит тогда уже лежал в своем собственном гробу, еще не заколоченном и открытом. Марку, как его вроде как лучшему другу, позволили потратить куда больше времени на прощание, чем всем остальным ребятам со школы. Марк не сдержался и в Пита заглянул, чтобы потом очень сильно об этом пожалеть. Он не мог отцепиться, и продолжал сжимать его хладную ладонь в своих ладонях; когда его уводили, он рыдал, как девчонка, роняя слезы и сопли.
Оставшись со свежей могилой наедине, Марк опустился в сырую траву и замолчал, пока не промерз до самых костей и острого воспаления легких. Потому что он никогда не мог подумать о том, что своими поступками он заставит кого-либо покончить с собой.
[indent] [indent] #0236//:
Двести тридцать шестой была Амелия.
Она лежала перед Марком на хромированном столе, абсолютно нагая, не считая бирки на большом пальце ее ноги и жесткого покрывала. Ее тело уже омыли и забальзамировали, а естественные отверстия заткнули смоченными в специальном бактерицидном растворе тампонами, чтобы из них не сочилась лишняя жидкость. Новенький стажер под руководством Марка, крутящийся рядом, видит труп всего-то в третий раз в своей жизни. Кажется, его зовут Фред или Колин или Джастин.
Амелия, что лежит на столе перед Марком совершенно мертвая. Амелия, что существует в своих воспоминаниях — абсолютно живая. Марк, касающейся ее голого предплечья, смотрит за тем, как Амелия красит себе лицо, сидя перед подсвеченным зеркалом — неумело, но старательно.
Марк рассказывает Фреду или Колину или Джастину: если у тебя впали щеки, то тебе в рот напихают целый килограмм ваты. Если ты погиб с уродливыми ранами на лице, то тебе сделают точную его копию — из глины, воска или даже папье-маше. Если тебе вскрывали череп, то, скорее всего, на собственных похоронах ты будешь в парике. Красота требует жертв даже после смерти.
Марк рассказывает: если твой рот не закрывается, то его скрепляют с помощью скрепок, проволоки или строительного степлера. Если твои глазные яблоки провалились, то под веки обязательно засунут ватные тампоны или мягкую пластмассу. Если у тебя нет ушных раковин, то их могут сделать для тебя на заказ. Все это похоже на пластическую хирургию, разница лишь в одном: после того, как ты разложишься на перегной, от тебя останутся не грудные импланты, а килограммы проволоки, пластика и остатков жидкого клея с AliExpress.
Марк рассказывает все это, подогревая кожу лица Амелии с помощью фена. Это необходимо для того, чтобы макияж лег ровно и закрепился. Марк говорит, что иногда используют не только обычную декоративную косметику — вместо нее могут брать акрил, гуашь или перманентные маркеры. Кожу нельзя тянуть, на нее нельзя надавливать, иначе — останется разрыв или вмятина.
Разорванные губы и веки склеивают с помощью силиконового клея для ресниц. Если родственники хотят, чтобы покойник улыбался в своем гробу с зубами, то придется выстроить целую конструкцию из пластмассы и проволоки в его пасти, а зубы — покрасить с помощью строительной замазки. Не забудь про клей с AliExpress. Чтобы затонировать и запудрить лицо, необходимо использовать плотные тональные средства, которые привыкли приобретать матерые мужики, увлекающиеся искусством драг-квин.
Марк рассказывает все это Фреду или Колину или Джастину, молодому мальчику с глупыми усами, когда подрезает только-только купленный для Амелии парик. Вдоль скальпа Амелии тянется уродливый шов, который они решили прикрыть тканевым аксессуаром белого цвета.
Одежду — кстати, говорит Марк — тоже подбирают специальную. Никаких платьев-футляров, футболок любимой бейсбольной команды, маек-алкоголичек. Никакой открытой кожи. Покойников одевают в свадебные костюмы, юбилейные костюмы, выпускные костюмы. Женщинам подбирают уродливые блузки с длинным рукавом, лишенные хоть какого-то выреза. Бомжей и нищих хоронят в шерстяных свитерах под горло и черных носках. Одежда должна быть большего размера, нежели при жизни, потому что трупы имеют свойство проваливаться и растекаться. Гроб тоже нужно брать на вырост — тебе потом будет очень неудобно лежать в тесной деревянной коробке, которую купили твои жадные родственнички, говорит Марк. Фред или Колин или Джастин долго всматривается в лицо Амелии на столе и в лицо Амелии на фотографиях от родственников и говорит: «Она такая бледная, давай добавим бронзер».
Марк соглашается и добавляет бронзер и дуохромный хайлайтер и блестяшки на подвижное веко, прилепляя их на вонючий клей для металла. Амелия такое любит. Чтобы запах разложения как можно дольше оставался незаметным, Марк рассовывает по карманам пиджака и брюк Амелии куски душистого мыла с ароматом чайной розы. Подумав еще немного, он кладет еще один кусок в ее рот — теперь и ее улыбка с зубами пахнет мылом.
Когда они заканчивают, родственники Амелии приглашают Марка на ее похороны. Они говорят ему об этом, пока он вспоминает, как скреплял ее пальцы вместе с помощью лески и букета чайных роз. На похоронах он вынужден слушать длинные речи в честь того, каким замечательным человеком была Амелия — слезливые и хорошо поставленные. Почему-то никто не говорит о том, что ей нравились кокаин и межрасовые оргии, но еще больше она любила пиздить деньги из кошелька собственной матери — всю свою жизнь.
Когда Марк напивается на банкете после похорон, то хохочет — на грани с безумием.
[indent] [indent] #1080//:
Его мать была тысяча восьмидесятой.
Ее кремировали — по заповедям ее древних, забытых всеми богов. Марку пришлось присутствовать на их сектантском ритуале; его одели в просторные, темные одежды, подпоясали их куском грубой бичевки. На лице его поставили отметку красной краской — туго закрученная спираль карминового цвета. После этого ему завязали глаза и сунули в губы мундштук от кальяна, и когда он вдохнул, то понял, что вместе с табаком была намешана дурная, злая на язык травка. После этого мозг его расслабился, а сковывающую его зрение повязку сняли.
Один из лысых стариков-зомби, кто-то в роде местного духовного лидера, сказал ему: из-за кровного родства с умершей ему позволено присутствовать здесь и сейчас, позволено слышать то, о чем говорят здесь и сейчас. О чем именно они все говорили между собой во время ритуала сожжения тела, Марк не знал — их язык был ему незнаком, а расслабленный под действием травы разум отказывался соображать трезво. Ему позволили проститься с ней, хотя более верным будет сказать — его заставили.
Он заглянул в нее, в эту конченную сектантку. Он посмотрел на свое детство, пронизанное ее разочарованием и отвращением; он посмотрел на ее молодость, полную ереси, оргий и бреда; он посмотрел на ее родителей, своих деда и бабку, которых никогда не видел — таких обычных людей, что становилось тошно. Марк увидел так много, что хотел бы все это забыть. Когда он наблюдал за тем, как огонь пожирает тело его матери, то был парализован ступором; а вокруг него — десятки зомби-сектантов, делают то же самое.
Когда ритуал был окончен, а ему в руки впихнули резную урну с прахом матери, первое, что Марк сделал — засунул два пальца в рот и проблевался в ближайшей подворотне. Когда это не помогло, он купил три банки энергетика со вкусом клубники и выпил их, сидя на ступенях магазинного крыльца — в компании воспоминаний своей полоумной мамаши-сектантки.
Ее кожа ее горела вместе с похоронным одеянием, и пустые глазницы смотрели на него — только, блядь, на него — будто бы с укором. У нее истлели волосы, а зубы походили на черные угли в остывшем мангале. Марк помнил все это, оно словно заново происходило в его голове, перед его глазами. Марк, пялящийся во влажный тротуар, не решался двигаться с места, желающий как можно скорее забыть все то, что он видел и ощущал во время ритуала древних, всеми забытых богов.
Он потащил урну с прахом матери на мост Четырнадцатой улицы глубокой ночью, и весь свой путь от круглосуточного магазина до моста он прошел пешком. Марк знал: он не оправдал ее ожиданий, он не воплотил ее мечт. Марк знал: он не оказался достойным. Марк знал: ему была уготована величайшая судьба, и он был должен стать тем, кто знает девять миллиардов Имен — что-то из их сектантского манускрипта, который они ревностно охраняли от еретиков и глупцов. Марк знал: рожденный быть великим чудом, он стал еще одним символом их великого отчаяния. Марк знал и не хотел знать.
Он, стоя посреди моста, развеивал ее серый легкий прах над водами реки Потомак, черной в свете луны. Сжимая опустевшую урну в своих руках, Марк посмотрел на нее воспаленными, увлажнившимися глазами и попросил:
— оставь меня в покое.
Это будто бы был единственный раз, когда Фива послушала его и выполнила его просьбу. Марк разбил урну о перекрытия, порезал свои пальцы о вымазанные в прахе осколки и упал на колени в них же, не чувствуя боли — чтобы зарыдать, когда понял, что взгляд ее объятых пламенем пустых глазниц перестал ощущаться всей кожей. Она его освободила. Единственное хорошее, что она для него сделала. Он не знал, кого ему стоит благодарить за это.
Отредактировано Marcus Grimstroke (2020-10-01 04:05:19)
