Му-му, говорит коровка.
Мяу-мяу, говорит кошечка.
Лучше бы я тебя никогда не рожала, говорит Марион Дэй, когда Лора закатывает истерику в супермаркете.

На самом деле, говорит Марион не это
(по крайней мере, вслух)
но Лора пока еще не видит разницы между чужими словами и мыслями.
Да и никогда не увидит, если забегать вперед лет эдак на тридцать.

В генетической говнолотерее Лора выхватывает гран-при: едва ли что-нибудь может испортить жизнь сильнее, чем бесконтрольная телепатия.

Она попросту слишком много знает: считывает каждый приступ материнского раздражения и малейшее недовольство отца, безошибочно распознает их разочарование и впитывает, не фильтруя, весь спектр негативных эмоций.
Родители ее, разумеется, любят.

Но родители — тоже люди.
А людям свойственно порой злиться на своих детей.

Марион тихо плачет, закрывшись в ванной, и признается психотерапевту, что Лора совершенно вышла из-под контроля.
Кажется, она меня ненавидит, добавляет Марион.
Неужели я такая плохая мать?

(лора, спроси ее кто напрямую, без всякого сомнения ответила бы утвердительно)

С годами багаж этого знания давит все больше. Лора преисполняется чувства вины, вымещая его то в селфхарм, то в бессмысленную ярость, то в отупляющую апатию. Чуть позже — отращивает броню истерично-веселого цинизма.

Марша Коллинз за ее спиной сплетничает с их общими подругами.
Джесси общается с ней только потому, что отец оплачивает им школьные каникулы на пляжах Флориды.
Какой-то урод, проходящий мимо по улице, представляет, как трахнул бы ее на заднем сиденье своей раздолбанной тачки.

Лора свистит ему вслед и показывает средние пальцы.

Пошел он.
Пошли они все.

В тринадцать с половиной она вытаскивает бутылку джина из домашнего бара, и белый шум внезапно стихает.
С каждым стаканом в голове Лоры растет блаженное ничто.
Запасы алкоголя начинают стремительно беднеть.

Уже в старшей школе она пробует порошок. Чуть позже открывает для себя ЛСД и экстази.
Родители слишком заняты: отец упорно зарабатывает деньги, которые за двадцать лет не смогло бы потратить население небольшого города; мать — залечивает душевные травмы, меняя спа-салоны и любовников. Перемены в поведении Лоры их скорее радуют, нежели беспокоят.
Она больше не огрызается на каждое слово, не устраивает скандалы по малейшему поводу и вообще выглядит вполне счастливой. По большому счету, она и домой-то возвращается не каждый день, но мистер и миссис Дэй воспринимают это лишь с облегчением: из проблемного ершистого подростка Лора, по их мнению, превращается в популярную юную девушку с кучей друзей, которые рады проводить с ней время.

Игры в прогрессивных родителей заходят так далеко, что они игнорируют и жалобы учителей на ее прогулы и съехавшую вниз успеваемость. Марион рассеянно улыбается: психическое здоровье дочери важнее любых отметок, а уж они-то дадут своей кровиночке все необходимое, лишь бы та была счастлива.

Когда кровиночка заявляет, что хотела бы после школы посвятить год путешествиям, отец щедро спонсирует евротур — для Джесси, конечно, тоже.

Год плавно растягивается на два, потом на три, а потом Лора вообще перестает делать вид, что планирует вернуться, только исправно пользуется кредиткой и заверяет, что находится в поиске себя.
(вот-вот найдет, оставайтесь на линии)

Гром среди ясного неба гремит одновременно с вестями из клиники, куда Лору пакуют с передозом, и проще сказать, чего врачи не обнаруживают в ее анализах.
Марион теряет двадцать фунтов веса, половину волос и остатки самообладания. Лора, которую под угрозой лишения средств к существованию заставляют лечиться в Швейцарии, проходит четыре ступени реабилитации только для того, чтобы по приезду домой сразу же обдолбаться.

Какое-то время они все ходят по кругу: Лора срывается, попадает в рехаб, клятвенно заверяет, что все осознала, и срывается снова.
Потом у отца заканчивается терпение, а у нее — последние шансы. Джесси, к которой она просится на первое время, страдальчески вздыхает и объясняет, что в ее квартире сейчас ремонт, потоп и толпа техасских родственников. Марша попросту не берет трубку. Приятели, прежде души в ней не чаявшие, сливаются в закат, как только понимают, что у Лоры при себе только десять баксов наличкой.

На пороге Вирджинии она возникает уже практически без всяких надежд
(помнишь, как мы дружили в школе пятнадцать лет назад? не помнишь?..)
но вопреки ожиданиям получает практически теплый прием.

Разумеется, Лора безумно ей благодарна и обещает как можно скорее устроить свою жизнь.
Ей всего-то нужно немного денег на новые туфли. И еще чуть-чуть на блузку. И не стоит забывать о приличном брючном костюме для собеседований.

Сомнительного вида блузку из ближайшего секонд-хэнда она и правда покупает, все остальное тут же похерив на порошок.
Когда Джинни спрашивает, как там с поисками работы, Лора бодро кивает и рассказывает, что уже устроилась младшей помощницей старшего кого-то там в отличный офис в самом центре Вашингтона.
Но до первой зарплаты ей нужно еще немного занять, ничего?

«Ничего» вскрывается через неделю. Лора снова входит в привычный цикл: накосячить, громко раскаяться, встать на путь исправления и снова попасться на наглом пиздеже.

В конце концов, терпение лопается и у Джинни.
Тридцать первый день рождения Лора празднует в буквальном смысле на улице, предварительно поцеловав двери родительского дома.

Джек подворачивается ей совершенно случайно. Лора не сразу осознает, что вспыхнувшей на ровном месте симпатии обязана собственным способностям, которые подстегивает отчаяние и вынужденный (финансово) отказ от наркотиков.
Она попросту вкладывает ему в голову идею этой любви, и та разрастается карциномой, пока не занимает личность Джека целиком.

Несколько месяцев он носит ее на руках во всех смыслах, порой включая буквальный. Лора купается в его обожании и вседозволенности; интереса ради пробует границы и приходит к выводу, что ей можно абсолютно все — Джек простит, даже если накормить его тлеющими углями с лопаты.
От ее внимания довольно долго ускользает то, как ситуация начинает меняться, причем не в лучшую сторону.

Он любит ее даже слишком сильно.
Лора нужна ему вся, целиком. Ежедневно и ежечасно.
Джек планирует совместные вечера и посвященные друг другу выходные; сопровождает ее в магазинах и наотрез отказывается от мысли, что она куда-то может пойти в одиночестве.

Почему этот парень так на тебя смотрит?
Ты что, флиртуешь с официантом?
С кем ты трахаешься, пока я на работе?

Лора без особого успеха замазывает консилером темно-фиолетовый синяк под глазом и начинает рассматривать варианты отступления, потихоньку припрятывая наличку.
Джек находит ее тайник, когда там скапливается немногим больше двух сотен.
Бьет долго, не особо задумываясь, придется ли вызывать врачей.

Когда он засыпает, Лора в немой истерике швыряет вещи в сумку и крадется к двери — только для того, чтобы понять, что ее ключ больше не подходит к замку.
Джек обнаруживает ее обламывающей ногти о пластиковое окно, с которого предусмотрительно снял ручки.
И снова бьет.

Через десять дней Джек, никогда прежде не страдавший суицидальными наклонностями, вешается на бельевой веревке.
Лора делает пару памятных фотографий, прежде чем обшарить его карманы.

Легион находит ее объебанной в канаве.
Ну почти: сперва ее находит Дэмиан.
Но почти в канаве, да.

Лора считает звезды — на небе и в глазах после чувствительного падения затылком об асфальт.
Сам ты шалава придорожная, отвечает Лора, не особо понимая, что ей никто ничего не говорил.
(ну или, по крайней мере, не вслух)
Мистер фиш-нд-чипс, перед которым она ненавязчиво расписывается в телепатических способностях, что-то хмыкает в ответ.

Применение ей находят довольно быстро. Крышу над головой — тоже.
Складывается вроде как неплохо: у Лоры снова есть, что жрать, и занятий тоже хватает с головой. Всего лишь одно условие — держать эту самую голову в порядке, а уровень запрещенных веществ в крови на минимальном уровне.

С последним-то у нее в очередной раз и возникают проблемы.