— Это триста восьмой?
— Ребекка протягивает руку, нащупывая резиновую прокладку металлической двери, перебирается пальцами на холодный поручень.
— Да, ты что слепая… Читать далее...

humanarchy

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » humanarchy » partnership » GLASS DROP [grossover]


GLASS DROP [grossover]

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

GLASS DROP [CROSSOVER]
nc-180; а мы тут едим стекло вместе

http://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/589846.jpg

на гласс дропе официально (кем?) разрешено: заводить твинков, дышать, писать в постах заборчиком, уходить в лоу до следующего рождества (неточно), отправлять сообщения в думалку, создавать ау, неканонов, доппельгангеров, общаться с дэдшотом, пользоваться пластиковыми трубочками, критиковать социальные институты и менять лз по два раза в секунду. ни на одном другом кроссовере такое абсолютно точно не разрешено, мы гарантируем это. присоединяйтесь.

0

2

бастинда в поиске:

— tales —
https://i.ibb.co/GT96TMs/still.png
прототип: toby kebbell or nwm;

winged monkey [летучая обезьяна]
сказочный идиот, самые ловкие руки волшебной страны;
почти что умная мартышка, но слишком вредная мартышка, так что разжалован;
нахлебник, посыльный за водкой и сигаретами

Золотая Шапка давно профукана. Утратила свою власть над полчищем Летучих Обезьян она еще до этого.
Что тебя держит рядом? Жалость? Вредность? Тупая, бессмысленная привычка? У тебя было так много шансов доказать, что ты хороший. Ты, черт побери, до встречи с Бастиндой таковым и был. Правильный - до зубовного скрежета, до судороги в ногах. Всегда знал, что есть добро, а есть зло. Только различать их не умел, велся на навязанные стереотипы. И по вине тех самых стереотипов из хорошей обезьянки стал тем еще злодеем.
Вредил - по указке. А потом - по желанию. Бил - всегда больно, всегда наотмашь. Крал - всегда все и сразу. Сначала переступал через себя - теперь переступаешь через других. Быть злодеем оказалось не сложно, даже весело. Но за бравадой, за ублюдской манерой поведения еще осталось что-то доброе. Что-то ломается каждый раз, когда нужно побыть плохим персонажем чьей-то истории.
Больше нет приказов - убей, укради, приведи. А ты все равно здесь. Все равно ждешь. Словно держишься за последнюю ниточку, связывающую с прошлым. А оно тебе нужно, скажи?


дополнительно:
у нас тут модерн ау и прочие прелести переосмысления детских книжек, так что хэдканоны-хэдканончики приветствуются с распростертыми объятиями;

сюжет с мартышкой задумывается не романтичный, а трагичный - бесить друг друга, сетовать на прошлое и настоящее, рыдать, бить кулаками в стену.
персонажа вижу с характером тяжелым - непережитые проблемы, тяжелое детство (деревянные игрушки прибитые к полу гвоздями). Бастинда для него - изначально фигура отрицательная, однако позже границы добра и зла размываются, злодейки становятся уставшими женщинами, а герои - назойливыми упырями.
идеи есть, идей много. многие из них построены на конфликте между ними, однако разойтись каждому по своим углам будет мешать тупость привязанность к личности и к прошлому.
внешность - меняема. детали - обсуждаемы. поэтому лучше позвать меня, дабы мы все обсудили, обмозговали, отполировали

пример игры;

Память – хищная птица, выклевывающая печень прикованному к скале. Она нападает каждый день, каждый раз в одно время – в сереющие сумерки, когда солнце целует горизонт, прячется за ним, оставляя людей стыдливо жаться к кострам – к спасительному огню. К карающему огню. Память клюет больно – рвется плоть под загнутым клювом, хлещет кровь на гречишный мед перьев. Хочется забыть, да никак не можется.

  Кагыр смотрит в огонь – в каждом камине, в каждом факеле, в каждой маленькой лучине для него полыхает Цинтра. Он вдыхает сизый дым костерка, а чувствует удушающую копоть, черную гарь, тлеющую плоть. Страшно быть близко к открытому пламени – в памяти оно жадно жрет дерево, лижет камень, кусает нещадно плоть. Не ласкает. Хлещет по щекам сухой, царапучей ладонью, и влажная кожа под шлемом разгорается стыдливым следом наказания. В треске поленьев ему слышатся крики и крики, и крики… И бешеный стук копыт. И хрип лошадей. И гул вышедшего из-под контроля огня.

  Он – черная-черная птица. Его крылья дрожат на ветру, блестят в рыжих всполохах. Его оперенье залито кровью – сковано буреющей, чернеющей ссохшейся коркой, слиплось намертво, не вымыть никогда до конца из него следы чужих смертей. Он летит сквозь битву, сквозь огонь, летит вперед, пробивая путь грудью. Он несет в когтях добычу. Несет серебристую ласточку, покрытую копотью, болью, кровью…

  Княжна Цирилла.

  Кагыру хочется спрятать лицо в плен крылатого шлема, обезличить себя, окошмарить себя – быть чьим-то немым холодным страхом проще, чем быть живым человеком. Хочется срастись плотью с вороненой сталью доспехов – не дать пробиться сквозь них чувствам, памяти, желаниям. Умелый воин, сильный рыцарь, слабый человек. Он взмахивает мечом – за ртутным отблеском клинка тянутся его страхи, ночные кошмары, жадные желания. Он прячет сталь в ножнах – густеет липкий холодный туман переживаний, сильнее становятся ночные кошмары.

  Цирилла.

  Лучше бы снились одни кошмары, лучше бы в памяти всегда исключительно полыхала Цинтра. Цинтра уже далеко, она лижет ночное небо алым заревом, она крадет черноту ночи, дабы оставить ее копотью на камнях. В его руках дрожащая ласточка. Маленькое тоненькое тело переполнено страхом, болью. Серебро оперения, – серебро волос, белизна кожи, – как отмыть его от ужасов умирающей в агонии Цинтры? Кагыр приводит в порядок свою трофейную добычу нещадно. О Боги! Его добыча – дитя, хрупкое, как хрусталь. Дитя, чистое, как алая-алая кровь. Дитя, острое, как Предназначение.

  Цири…

  Черный рыцарь вскакивает с постелей в холодном поту. Мокрые простыни, перьями сыпется  подушка. Предназначение вяжет прочными нитями, паутиной из стали и крови. Предназначение режет до крови, до плоти, до костей. Предназначение вскрывает череп, пронзает мозг раскаленной иглой тревожных снов. Белая-белая, словно призрак, бежит, летит ласточка от черных-черных рук злого рока. Как же много в ней страхов! Кагыр кусает пальцы, сбивает в кровь костяшки о холодные стены – чувство бессилия убивает. Еще сильнее убивает непонимание.

  Ласточка. Серебристое дитя. Становится острее. Злее. Сны с нею режут Кагыра еще больнее, режут по живому – по сердцу, оставляют пылающие следы на нем. Уже не ребенок. Расцветает на бедре красная роза. Распускает страшные влажные лепестки алый шрам на щеке. Белая-белая, словно смерть, уже не убегает – догоняет.

  Он уже не кусает руки, не обдирает их об камень – он стирает их до мозолей, до крови, гонится за ласточкой. Ее не догнать. Даже тогда, когда кажется, что протяни руку и коснешься – меч в быстрой, злой руке обрубает шанс на короткий разговор. В темноте, в беспамятстве расплывается жабья улыбка Лео Боннарта, растекается белыми чернилами образ княжны.

  Кагыр смотрит в огонь – Цинтра уже догорела. Догорел и он сам. Обуглились черные перья на шлеме, стали еще чернее вороные доспехи. Рыцарю страшно трогать свои раны, страшно закрывать глаза в ночи – боится осыпаться золой, пеплом, боится разлететься по ветру, по миру. Боится всю жизнь догонять призрак, к которому словно пса цепью привязало злое, насмешливое Предназначение.

  Синие глаза слезятся. От дыма, от жара, от света костра. От неверия в то, что он видит. Желанный и недостижимый образ перед глазами – морок, который сдует дыханием северного ветра.

  — Здравствуй, Цири, — приветствие само вываливается из пересохшего рта, потрескавшихся губ, он здоровался с ней каждую ночь в своих снах, он прощался с ней каждое утро в момент пробуждения. Приветствие падает тяжело, прямо под ноги ласточке, катится эхом в звонкой лесной тишине. Приветствию вторит треск костра. Снова в нем горит Цинтра.

0

3

неактуально;

гэвин в поиске:

— detroit: become human —
https://cdn1.savepice.ru/uploads/2020/9/1/c3cec012b6ed519661503bf0a655d6eb-full.png
прототип: bryan dechart;

connor [коннор]
Детектив, андроид, девиант, (не)хороший мальчик

Нестабильный дуэт в лице Гэвина Рида и RK900 Ричарда ищет в команду RK800 Коннора для нормализации отношений в департаменте, отделе... и в постели.

Расследования, драки, личные драмы и попытки выяснить, что это, всё-таки - быть человеком. Детроит, хорошая концовка, один человек и два не-человека.

Мы хотим играть триумвариат, тройничок, как его не назови - чтобы каждому было хорошо, и каждый был заинтересован в каждом.

Гэвин Рид, человек непростой, неприятный, но за заботу - временами насильную - платит той же монетой. Он не ищет человека для отношений, потому что сосет в отношениях с людьми.

Ричарду нужен лучший пример для подражания перед глазами, чем старый солдат, что не знает слов любви.

Мы почти не будем кусаться. Ты можешь найти в нас интересного, пусть и побитого жизнью напарника, любопытного и себе подобного девианта, которому ещё далеко до полного осознания себя, партнёров по делу, любителей странных ау, горячих ночей и просто крепкое плечо.


дополнительно:
Не бороться с двумя дегенератами (а возглавить их);

Быть заинтересованным в обоих партнерах и универсальным (не только детектив, но ещё кофеварка, шредер, за сигаретами сбегает, крестиком вышивает и на машинке тоже) .

пример игры;

Иногда Гэвина самого удивляет, какое хамство ему готовы спускать с рук. Мысль о том, что Хэнк на него мог бы и пожаловаться, возникла в мозгу только после того, как лейтенант отвернулся. Но Рид не раскрывает рта в попытках извиниться за нарушение субординации — Андерсена, похоже, это мало интересует. Наверное, он из тех копов, что женаты только на работе, и даже в свободное время думают о том, что осталось в участке. Никакого веселья, никаких друзей кроме коллег.

Примерно об этом размышлял Рид, рассматривая широкую спину Хэнка. Наверное, он перебивается случайными связями и даже не думает о собственном одиночестве.

Сидение в машине приходится немного сдвинуть назад, чтобы колени не упирались в крышку бардачка, но всё-таки Гэвин усаживается удобно. Ему в принципе было всё равно, на чём ездить, главное чтобы ездило — доверия не было как к старым машинам, так их новым. Только белый цвет и символика департамента на боках вызывали уважение и удовлетворение — никто не подрезает на дороге.

Рид скучал по тому времени, когда ездил по Чикаго на рабочем скутере и был простым патрульным — быстрее и легче, всё внимание было на дороге и никаких лишних мыслей — все их выдувал из головы ветер и необходимость не врезаться ни во что.

Эх, надо всё же забрать мотоцикл.

Гэвин не решает, как лучше ответить Хэнку, поэтому молчит. "Есть, сэр" серьёзно или иронично, будет глупо и уж точно напарнику не понравится. Андерсон не похож на тех, кому нравится ирония или кто ее понимает. А они полицейские и обязаны иметь хоть какое-то уважение к закону и друг к другу.

Хотя Гэвин с какой-то пассивной агрессией пользуется голосовым набором и отворачивается.

Он с удивлением открывает для себя изменения в родном городе, и это удивление не всегда было приятным.

— Ну и как тебя сюда занесло? — Андерсон, наверное, издевается, или он халатно относится к собственным напарникам. Или он просто ищет повод поговорить. Гэвин поворачивается и смотрит на него пару секунд а потом выплёвывает ответ.

— Вы же наверняка видели мой профайл, лейтенант. Так к чему этот пустой треп? — ответ получается слишком резким. Наверное, не стоило так огрызаться на старика, хотя этот старик сам ещё те зубы прятал, поэтому Гэвин добавляет одну фразу, лишь бы слегка разрядить обстановку, но это ничего не меняет.

— Жил здесь раньше. Типа того.

Их отношения с самого начала ползут куда-то вниз, даже если начали они более-менее неплохо. Н одной чаше весов совместный перекур, на другой — все их уколы и настороженность.

Гэвин оставляет свидетелей Андерсону и идет в дом, спеша скрыться от этого неприятного молчания. Он не трус, не слабак и не ссыкун, поэтому мысль о том, что он бы хотел поменять напарника задерживается в голове у Рида недолго. С кем он вообще сможет ужиться? Каждый раз будет одно и то же.

Наверное, просто стоит выполнять свою работу, прощаться вечером с Хэнком и идти домой, оставляя работу на работе и совершенно не думая о нём вне. Трудоголизм до добра не доводила — может быть поэтому, Гэвин не сошёлся ни с кем из его старых напарников. Там были люди, которые горели работой, приходили раньше и оставались позже, просматривали дела даже на выходных и брали работу на дом, и всё это из чистого альтруизма. Почему же они его невзлюбили? Рид не оставлял свое место, когда рабочий день был закончен и приходила не раньше, чем нужно. На работе он выкладывался на все сто, но ровно настолько, насколько был должен. Ведь хренова несправедливость распространялось не только на карьеру в обычных компаниях, это была вся жизнь — если ты хочешь пахать, то ты будешь пахать.

А если ты хочешь повышение, то способ его получения никогда не был справедлив. Вот почему его так возненавидели в Чикаго, что начальство от греха подальше решило его перевести. А может быть просто он их всех там уже достал, и они решили сплавить неликвидный товар в самое опасное место поблизости, чтобы он там подох.

Это конечно был родной город Гэвина, но ссылку из Чикаго получить неприятно.

Рид выглядывает из окна и наблюдает за тем, как Хэнк опрашивает свидетелей — ему это не особенно нравится, но он старший по званию, значит он принимает ответственность за дело. Ответственность за дело означала общение и свечение собственным ебалом, пока честные работяги занимались тем, что приносило расследованию хоть какую-то пользу.

Но собранные доказательства необходимо засвидетельствовать у Андерсона, поэтому детектив нетерпеливо выходят из дома и идет к мужчине, самым наглым образом вырывая его из щупалец соседки. Она ничего не знала, на лице было написано. Пустое сожаление, под которым хищные змеи, как под камнем, интерес и тщеславие — она общалась с полицией, она чувствовала собственную важность, и как клещ вцепилась в лейтенанта.

— Черт, спасибо. Выручил, напарник.

Хэнк начинает смеяться, и Рид ухмыляется в ответ — да, старик, теперь ты мне должен.

Всё что происходило в доме, не выбивалось из схемы — ни следов, ни отпечатков, ни волос, ни ДНК, ни грязи от протекторов. Всё как в обычном доме, исключая место самого убийства. Таких Рид видел полно в своей жизни, поэтому не был ни удивлён, ни шокирован, словно в этом доме не лишили кого-то жизни, а просто испачкали пол, на который нельзя наступать.

Только его расслабленность оборачивается неприятностью — Гэвин спотыкается, притом очень по глупому и у всех на виду. Хэнк успевает подхватить его, но в тот момент, когда лицо Рида казалось на неприятной близости к ковру, он замечает на нём что-то непонятное. Это что-то подкидывает ему воспоминания о брифинге, на котором рассказали о самой главной проблеме Детройта. Ну точнее, самой главное проблемой в его компетенции. Красный лёд, говно, которые гнали из изобретений Элайджи Камски. В голове мелькают более старые воспоминания, и Гэвин с трудом восстанавливает в памяти формулу. Люди как обычно из любого яда идут способ покайфовать.

Элайджа, наверное, рвал и метал. Гэвин переводит взгляд на лейтенанта и коротко кивает, отходя в сторону, наблюдая, как красные кристаллы с тёмно-бордового ковра собирают в пакет аккуратными щипчиками.

— Похоже, мне нужно заполировать это дело и обмыть свою чудо-ногу, — отшучивается Гэвин, все еще чувствуя легкий стыд от падения и поднимает взгляд на лейтенанта. Его нога и правда чудо инженерной мысли — ну, или по крайней мере хирургии. Столько металла, что костей практически не осталось.

— Как насчёт того, чтобы пропустить стаканчик? — откажется. Гэвин выпьет свой стаканчик и пойдёт домой к своему грустному многоквартирному сараю. Или может он просто купит бутылку и сразу пойдёт домой.

Конечно же, лейтенант подкидывает ему сюрприз.

— Почему нет?

Гэвин удивленно смаргивает.

Отредактировано PR (2020-09-11 21:04:07)

0

4

цири в поиске:

— the witcher —
https://i.imgur.com/w2bW0iM.png
прототип: luke evans;

emhyr var emreis [эмгыр вар эмрейс]
белое пламя, пляшущее у вас дома и ещё на курганах врагов;
император нильфгаарда бывший, титул отца года делит с геральтом из ривии

[indent]  [indent] крошечной бедной родины

[indent]  [indent]  [indent] тусклые очаги

Всё кругом какое-то малозначимое; Эмгыру с детства хочется разорвать эту порочную вязь. Стать кем-то особенным. В этом ему помогает месть, смыкающаяся вокруг головы как лавровый венец, но всё равно цепью — над Нильфгаардом благодаря Эмгыру каждый день восходит солнце, и люди, воздевающие на него глаза, вспоминают о том, кому обязаны. Солнцем, возможностью существовать, кормить детей свежим хлебом — там, куда приходит Нильфгаард, устанавливается порядок. В бумагах всегда прозрачная ясность; проверить могут в любой момент.
За Эмгыром по пятам ходит странная пустота — говорит словами Вильгефорца, переодевается в знакомую бледную женщину, золото волос обращает дымчатым пеплом. Иногда солнце над головой затягивает тучами, чернота перебирается с неба в зрачки и на доспехи, а на пол проливается уже кровью — алый приторной сладостью живёт у Эмгыра под языком. Если он хочет чего-то сладкого, до рвоты и тошноты, то нужно только развернуться к солнцу спиной и прикрыть глаза: Бездна Седны раскрывается под ногами бурлящим синим океаном, который забирает у Эмгыра всё. Лицо Паветты стирается из памяти, а портретов у Эмгыра нет. Слабость в Нильфгаарде выкорчёвывают так, чтобы не осталось даже следа. Шрамы рубцуются и прижигаются, женщины потом целуют их, пачкают в крови пухлые некрасивые рты. У Эмгыра тоже есть женщина; он спрашивает её имя несколько раз, с настойчивым интересом вжимает в каменную кладку мягкое тело — ответа она не даёт. Если есть люди без имён, то такие ходят с Эмгыром по замку, ведут нильфгаардские войска в бой, переходят Яругу, насаживают на пики крестьянские тела. Хочешь долго воевать — изволь разобраться во всём. Эмгыр знает, как правильно пересчитать зерно, собранное как дань, и скольким можно пожертвовать из мнимого милосердия.
Шутка: пожертвовать здесь нельзя ничем. Особенно мешками с зерном. Армия у Эмгыра накормлена, чумазые лица вчерашних детей, оторванных от хнычущих матерей, отчищены до блеска. Грязь Эмгыр ненавидит сильнее пустоты; как тебя зовут, спрашивает он.
Она не отвечает.

[indent]  [indent]  [indent] робкое цветение

[indent] алычи по предгориям

Эмгыру нравится думать, что ему не оставили выбора; тогда отклоняться от курса приятнее, чем было бы, признай он, что всё случившееся — один сплошной выбор и есть. Выбор верить чужому вранью, отпустить дочь, целовать тень в синие, трупные губы, спрашивать у неё имя несколько раз в месяц, стабильно не получать ответа. Выбор позволять этот ответ не давать.
Эмгыру не снятся кошмары; во сне в уши забирается слепая чернота, а слепая потому, что глаз у неё совсем нет — не щурясь тянет к Эмгыру длинные руки, похожая на ведьмака, на Цириллу, — но на которую, Эмгыр точно не может сказать. Чернота тоже не отвечает. Потолок у него в комнате затянут тонкой золотой нитью, хотели вышить солнце но Эмгыр не позволил — потому что спит с пустотой и не хочет глядеть на неё на свету. Иногда глядит ей в спину — пока пустота гуляет по саду, нюхает ужасно пошлые розы, смаргивает с ресниц капли, так похожие на солнечный свет.
Эмгыр каждый раз уходит как только она оборачивается.

Привыкаешь ко всему, в том числе и к войне; в голове у Эмгыра имена, цифры — списки убитых, перечни затрат на финансовую компенсацию для семьи, на боеприпасы, от рук генералов воняет кровью, у Эмгыра она уже под веками и в волосах. Всё ещё сладкая, всё ещё нежелательно.
Между кровью и пустотой Эмгыр выбирает последнюю — ничего не спрашивает, закрывает рукой синий рот. Людям сложно находиться меж двух огней, а Эмгыр оказывается меж сотней; аристократия недовольна тем, что война всё никак не заканчивается, а Эмгыр недоволен цельными результатами. Можно было забрать больше, бросить несколько новых голов под ноги — крики предателей взбираются по сводам подземелий, выпадают из окон, разбиваются насмерть. Вызима — пустая, холодная, и Эмгыр позволяет себе хотеть вернуться домой.
Но солнце встаёт и над Вызимой, точно кто-то всё же вышил его, без позволения — и пришпилил к небосводу янтарную гладь. Получилось херово.

[indent]  [indent] девочки с выкрашенными

[indent]  [indent]  [indent] в серебро волосами

Дома Эмгыра ничего не ждёт. У пустоты глаза влажные, манеры идеальные — вызубрила всё до мелочей; где-то должно быть алое мясо, думает Эмгыр, горячее и живое, и запускает руки в её живот по локоть. Потом достаёт их и глядит на идеальную, дразнящую рассудок чистоту — холод скалит зубы, меж двух передних у него смешная щербинка. Эмгыр не скучает по жизни, потому что стоит выйти во двор — вступишь в жизнь в одно ровное мгновение, поглядишь на выкупанную в крови сталь, стаи одичавших собак, снующих близ домов без хорошей пищи. Их прогоняют палками, чтобы ушли в лес, сожрали тех, кто оказался слабым — у списков дезертиров почётное место на столе, на него Эмгыр даже не смотрит.

Иногда жалеет, что глаза вообще есть, что приходится смотреть — мог бы попросить во сне разучить, но у черноты не просят. Да и снов нет. Есть плохо вышитое солнце, портрет беглой дочери, горсть придворных, тоскливая пустота и пустота ещё одна — внешняя, с большими светлыми глазами. Если солнце вышила она, Эмгыр обещает наказать так, как ещё никогда не наказывал.

Как тебя зовут, спрашивает. И уходит сразу же.


дополнительно:
здравствуйте, батюшка! хочу вам сообщить, что в ожидании великого белого пламени с вражьих курганов замер весь наш каст — с радостью и в политику и в драму с вами поиграем. общего глобального сюжета нет, творим что в голову стукнет так что с чистой душой сможете воротить интриги и спокойно выйти на пенсию одновременно. с цири, как вы понимаете, точек пересечения достаточно, а всё остальное обговариваемо — приходите с примером текстов в личные сообщения, рада буду детали да хэдканоны обсудить http://forumstatic.ru/files/0019/e7/78/82322.gif

пример игры;

Картинки воспоминаний лопаются перед глазами как мыльные пузыри — и ничего не оставляют после. Цири загребает их руками, но ловит одну пустоту. Ничто здесь ей не подчиняется. Люди, которые давно умерли, приходят сами, тянут тощие руки, хватают за запястья — так крепко, что хочется закричать. Цири прогрызает наволочку, пачкает слюной краешек подушки; одеяло хлипкое, рваное, тесно зажато между бёдрами. Подушку хочется обнимать, а получается только отбрасывать — нежность Цири обрубает на корню, состояние комфорта кажется ей опасным. Сон (здоровый, хищный) приходит в комнату и садится рядом, гладит по волосам — вплетает в пепел естественную седину, но она почти незаметна. Серый Цири носит в себе с рождения; серый, зелёный и чёрный — каждому хватает места, они делят её точно на три куска.

и в принципе оставили нас так
сказали разбирайтесь как хотите

Первый раз Цири видит рыцаря в шлеме с чёрными птичьими крыльями в далёком детстве; она смотрит как огонь, отбирающий жизнь у Цинтры, целует его в бледные губы, гладит по тёмным, виднеющимся из-под забрала волосам. Лицо — юношеское, худое и испуганное, запоминается так же остро как и всё остальное, — когда Цири рассеивает кошмар клинком и оказывается не в силах добить.
Смогла бы сейчас? Да. Только нет больше необходимости.
Образ рыцаря распадается и смазывается, но не уходит; только всё в нём теперь спутанное — смерть в серебристых зрачках, а иногда он совсем без шлема и Цири пытается читать по губам. Как его звали?
Ты убийца шепчет ей безымянный рыцарь и сон, сидящий на самом краю кровати, сдавливает Цири в объятиях. Она трепыхается, ворочается, вздрагивает, словно ищет что-то меж простыней.
Не находит, конечно. Лошадиный гомон, перестук копыт и недовольное, усталое фырканье — всё уносится прочь с рассветом, Цири остаётся совсем одна. Без одеяла, подушки, со свинцовой усталостью в теле и глухой болью в веках. Кто-то натолкал в глаза песка, красное на зелёном — некрасиво. Цири не смотрит на себя в мутные, крестьянские зеркала. Тошно смотреть.

Она вспоминает имя уже у костра, в глухом лесу — рукам жарко, а остальному телу холодно; Цири заворачивается в плащ, отодвигается подальше от языков пламени. Кагыр вертит она на языке — из уст вырывается только глухое сипение. В последний раз Цири разговаривала с кметом, снимала комнату; это было неделю назад. Уехала она тогда без предупреждения, деньги рассыпала по деревянной столешнице. Медные монеты, крохотные, почти ничего не стоящие в этом мире; такими закрывали глаза трупам и небрежно бросали нищим в глиняные миски, как подаяние.
Сон в этот раз приходит неожиданно, подкрадывается с далёкой опушки и не издаёт ни шороха, ступая по свежеопавшим листьям, не попадает ногой ни в единую лисью нору. Во сне Цири бежит — сперва от кого-то, а позже следом. Во сне у неё у самой есть красивый шлем. Доспехи обнимают тело как вторая кожа — чёрные, похожие на беззвездную ночь в новолуние; все прячутся по домам, шикают на детей. Цири проезжает города и деревни, ищет кого-то глазами.
Выходи смеётся над ней Предназначение. Игриво улыбается мальчик, имя которого она снова забыла. Выходи, догоняй, всадница. У тебя глаза как звёздочки.
Когда-то Цири говорили об этом единороги — память подковыривает нужные фрагменты и вытаскивает их на поверхность. Все, кроме имени.

Перемещается Цири с рассветом.

вот вам четыре способа питаться
сырым горячим жареным живым

Каждый раз по миру словно проходит дрожь — тонкая, едва различимая; Спираль вздрагивает, пропуская беглянку, и Цири жадно втягивает носом воздух. Хочется припасть к земле, выпачкать в ней руки. Дома у Цири нет, но родной мир всё ещё пахнет как дом. Когда-то по нему ходила босиком бабушка, именно в нём Геральт впервые поцеловал Йеннифэр, а Цири научилась убивать.

Во всём, что ей дорого, сильнее всего ощущается смерть. Проступают её нечёткие контуры, зеленью и темнотой загораются глаза. Много лет назад Лара Доррен ступила на эти земли, отвернувшись от всего, что раньше казалось важным. Лара проебала всё добровольно, а у Цири всё отобрали. Справедливо будет забрать что-то у Лары, но Цири уже сделала это — забрала ген. Магия проросла в ней, распустилась алыми соцветиями. Магию Цири держала в голове и в руках, целовала в губы, баюкала как ребёнка.
Магия привела Цири сюда.

вот вам десяток способов убиться
и очень много способов убить
и вышли

Пахнет дымом; Цири тянет его носом, чуть приоткрывает губы, словно хочет попробовать и на вкус. Вечерний лес обступает её кругом, смыкается плотным кольцом у запястьев, тащит за собой. Ступает Цири как заворожённая — может и хочет остановиться, но неспособна. Ветви деревьев напоминают птичьи крылья на нильфгаардских шлемах, обнажённых пальцев касаются почти что интимно. Цири неловко без перчаток, неловко в близком присутствии кого-то иного; нужно вспомнить ещё, как говорить, как смотреть, как держать расстояние.
Память услужливо подбрасывает варианты, словно дрова в костёр — но всё не те, путанные и рваные. Смерть дышит ей в ухо и дыхание у неё горячее и сухое, падает тёмной золой под ноги. Цири умеет тихо ходить, и незаметно замирать тоже умеет — в стороне, не заходя в неровную полосу света, отбрасывая кривую, дурацкую тень.
Похожа ли она на дерево? На ночь, пришедшую отогреться? В конце концов, точно должна быть похожа на смерть.

— Кагыр, — тихо шелестит голос, и говорить — это всегда самое сложное. Дыхание сбивается на самом конце слова, проглатывает его, горькое и глухое.
— Здравствуй.

Лес за спиной Цири — стена, лес впереди — ров. Она ютится на краешке, осторожно воздевает руку к костру. Улыбнулась бы, но забыла, как.

0

5

натанос в поиске:

— warcraft —
http://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1090/430047.gif
прототип: личико подберем;

lianna brimstone [menethil] [лианна бримстоун (менетил)]
бастард и последняя живая наследница Лордерона, обычный человечек

[indent] Малютка Лианна не нужна никому в этом мире, а кому бы и сподобилась - те уже в могиле лежат. Уж точно не своей загульной мамочке, не так ли? Ей куда как важней было, что скажет ее строгий отец-король, нежели жизнь доченьки, которую она понесла от обычного солдата их регулярной армии и на которого в итоге и сплавили пищащий сверток, да отправили куда подальше от дворца. "До лучших времен" - говорили они и мечтали, чтобы ты, котенок, растворилась в небытие, вместе со своим отцом, покусившимся на святое. Бастарды они такие, да, никому ненужный продукт пары веселых ночей и ворох последствий с головной болью в придачу. Хотя откуда тебе знать, твой папочка тебя от этого знания оберегал, такой добрый и заботливый, не так ли? Как же, должно быть, ты его любила и как тебе грустно было, когда в итоге все же потеряла. Не сразу, конечно, вовсе нет, он сумел защитить тебя от нашествия Плети, от ужасов катаклизма, от народных волнений и очередной войны, которую Альянс и Орда устраивают от скуки, а вот от Легиона уже не смог, пришлось его похоронить и резко повзрослеть, стать самостоятельной, ведь у твоей мамочки появилось много неотложных и важных дел, намного важней, чем ее родная дочь и она счастливо ускакала в свое жречество, оставив тебя одну с тяжелым грузом осознания того, кто ты есть.
[indent] А ты, котенок, Менетил, настоящая, мать ее, принцесса, единственная наследница трона Лордерона, который сейчас лежит в руинах и по его землям бегают ходячие мертвецы, бьют себя пяткой в грудь и кричал "Лок’тар огар" не желая даже вспоминать, что с живыми имели что-то общее. Ты носительница самой ненавистной фамилии, твой родной дядя самый ненавидимый ублюдок на любом континенте, как думаешь, сколько народу решит на тебе отыграться за все, что сделал Артас? Ты хоть представляешь, в какой ты заднице, котенок? Ты думаешь, никто не копает под не_мертвую Калию Менетил, например, какой-нибудь Алый орден, которому твое существование как кость поперек горла? Ты им все планы рушишь, милая, тебя проще убить и прикопать в лесу, стереть тебя, как пятно с меча, и никто не узнает о том, что вообще такая существовала. И ведь они даже не одни такие существуют, в какой уголок земли не сунься - кругом западня и смерть неизбежная.
[indent] Но не волнуйся, котенок, я тебя защищу. Да, возможно выгляжу я не так свежо, как все эти живые ребятки, но и у тебя выбора особо так нет. А все потому, что ты такая же, как и мы - отвергнутая. ОТРЕКШАЯСЯ. Нам для этого пришлось умереть и возродиться, тебе же просто на свет появиться бастардом; мы тебя понимаем, лучше, чем кто бы то ни было еще. Ты для нас не пустое место и не помеха, не приложение к своей загульной мамашке, которая себе уже другого нашла, не успели вы и отца похоронить. Доверься мне, малютка Менетил, я научу тебя бороться, я покажу тебе, как наказать всех тех, кто хотел сделать тебе больно. Я помогу тебе отомстить...


дополнительно:
С вами Натанос и его охуительные истории.
У нас тут намечается сюжетец со скандалами, интригами, расследованиями и немножечко с резней. А еще мы тут наиграли достаточно много и устроили настоящий альтернативный варик с блекджеком и стеклом. Наша история начинается с того, что Сильвана Орду и пост вождя покидать не собирается, то бишь в данный момент она все еще номинальный правитель земель Лордерона... ну как, в ходе военных действий эти земли были отбиты и сейчас под контролем Альянса, как и низина Арати, которые пришлось уступить в угоду заключения союза, но вы же помните, что сказал король-львенок? Да-да, Лордерон принадлежит Менетилам, он отдаст эти земли по праву крови, а кто у нас тут единственный живой наследник трона? Чуете куда веду?
Сейчас между Ордой и Альянсом мир, ресурсы истощены, воевать вновь нельзя, а земли возвращать надо и вот тут на сцену выходит бюрократия и Натанос, которому поручили вернуть Лордерон обратно, а он в свою очередь находит малютку-Менетил и переманивает к себе. Конечно же он использует девочку, которой сейчас примерно 15-17 лет от роду, ее подростковый максимализм, вполне удачно настраивает против загульной Калии, которая очень часто бросала свою семью и вот теперь опять, вспомнив о своем "королевском" долге решила поиграть в политику и получила стрелу куда надо, становясь ходячим трупом. В общем у Натаноса много рычагов давления, начиная от не особо теплых отношений между матерью и дочерью (а они явно такие, ибо какой ребенок смирится с тем, что мама их вечно кидает и убегает по "важным" делам), обещания защиты (очень многие хотят убить тех, у кого в строчке [фамилия] стоит Менетил, да-да, тот же Алый орден, приходите, я покидаю вам очень классные листовки, которые они оставляют в Тирисфальских лесах, добавьте к этому ШРУ, которые явно не хотят отдавать отвоеванные земли обратно, король у нас, конечно, добрый, но не тупой и куда ветер дует чует), обещания силы (Натанос не зря считается самым лучшим учителем, он долгие годы из рукожопных оболтусов делал настоящих героев, любили они его методы или нет - все признавали, что этот мертвый хуй самый эффективный ментор для будущих машин для убийств), ну и конечно обещаний, что только здесь малютка будет счастлива и только тут она по-настоящему нужна.
Плюс младшОй-Менетил в том, что она существует, она вполне так твердая и заверенная часть канона, но при этом все еще где-то в тени и развить ее можно так, как хочется игроку, она может стать из "ну она там крч где-то неизвестно где, да и срать на нее" от близзов, до важного персонажа, который реально имеет вес на политической арене.
В общем приходите, мы тут с тетей Сильваной будем совращать печеньками, а добрый король обещает тянуть одеяло на светлую сторону, веселуха да и только! Стучитесь к дяде-Натаносу в личку, я вам еще много охуительных историй расскажу и покажу, а заодно поболтаем, может вы ее видите как-то по своему, тоже вариант.

пример игры;

Его колотит, словно в горячке, тонкие сероватые пальцы трясутся и, Тьма со всем, он не хочет думать в чем именно они испачканы. Он смотрит на лицо Сильваны и словно бы не узнает — она другая, абсолютно другая; да, лицо все так же прекрасно, тонкое, очерченное, пусть в тенях этих резкое, отличающееся далеко нездоровым цветом кожи и глаза ее рубиновые, а не голубым сиянием солнечного источника наполненные. Но дело не только в этом — голос, словно из могилы кто-то вещает. Это не тот голос, что звал его раньше, при свете дня или в ночи, это голос сломленный, надломленный и ему невыносимо смотреть на такую на нее намного сильнее, чем на собственные руки.

— Не надо... — ее рука касается щеки и Натанос в ужасе осознает что ничего не чувствует. Нет той теплоты, что раньше жаром куда-то вниз ухала, нет нежности прикосновений, словно холодное что-то перехватило, сдавило, да так и оставило, он лишь только рот открывает, пытаясь дышать, делая вид, что дышит, сглатывая горький ком.

— Нежить... — Натаносу кажется, что сглохло все, а может и правда в этом краю больше живности шумной нет, у него словно уши забиты. — Нежить... — Он повторяет словно заведенный, словко попугай какого-нибудь засранца из Пиратской бухты, который решил сунуться дальше на север в поисках нечестной работки. У него в голове это не укладывается, как не утрамбовывай, как не пытайся впихнуть.

Он был мертв. А сейчас он... нежив.

— Нет. — Он отстраняется, в ужасе, в сожалении, в стыде. Ему стыдно перед командиром, что таким его нашла, что ради него весь этот путь проделала. Ему стыдно, что он мало того, что свой долг не выполнил, не смог защитить ее, прямую свою работу делая, так еще и после смерти служил... мальчишке. Он служил мальчишке. Да, Натанос был подданным Лордерона, но до короля и его мелкого отпрыска ему не было никакого дела, как и им собственно до какого-то обедневшего следопыта с самой окраины — это казалось честным. И гадким одновременно, что в конечном итоге его призвали к служению своей короны насильным способом. — Нет... — Он опускает взгляд вниз и видит изломанный труп лошади — ноги передние переломаны, кости торчат, на исхудавшей от изнеможения морде дичайший ужас, а стеклянные глаза в пасмурно-грязное небо направлены и отражают в себе густые желтые облака; в животе дыра, из которой внутренности вывалились прямо на землю, вокруг которых мухи дикой черной стаей собрались и следы зубов — человеческих зубов — Натанос в ужасе руки свои поднимает и осознает ЧТО он делал, пока его не окликнули. Во рту вкус гнили, вкус свернувшейся крови. — Нет... — Он оборачивается к Сильване. Зачем... зачем она пришла сюда? Зачем вырвала из этого коматозного состояния? Что это за пытка, что за издевательство. Он делает шаг назад и еще один, а затем еще, разворачиваясь. В голове лишь одно — убежать, забиться в самую темную щель и выть там раненным и издыхающим зверем в надежде, что кто-нибудь его пожалеет и наконец прикончит. Ноги не слушаются и он опирается на руки, тонкие и ломкие, на четвереньках бежать оказывается намного быстрее, худая спина выгибается, позвоночник хрустит и ломается, хотя какая разница.

Под руками мутное, липкое, Натанос осознает, что к озеру прибежал. То глубокое, темноватое, что в его воспоминаниях по берегу осокой везде поросло, сейчас голым было, вдоль выжженной земли, а на кромке воды разлилось черное и склизкое масло, что поверхность в зеркало преображало. Он аккуратно к нему подходит, словно к дикому зверю, которое следует приручить. Он вообще дикое приручать не особо любил, к чему волю свободного ломать, куда как лучше с младенчества взрастить, выходить, чтобы лицо твое на всю оставшуюся жизнь отпечаталось не жестокими побоями и муштрой, а привязкой, привычкой. Он на колени на берегу опускается, склоняясь вниз.

На него смотрит нечто, чьи щеки давно ввалились, обтягивая свисающую челюсть, которую уже ничто не держит, обнажая зубы черные, меж которых застряло подгнивающее мясо и черная кровь по рту и наполовину вылезшей бороде сочится. Глаза белесые абсолютно, мутные, как у трупа — да он и есть труп — смотрят прямо в воду. Волосы тоже вылезли, а остатки их серо-седыми стали, это можно было проглядеть там, где грязи на них не прилипло и крови.

На него смотрело чудовище. На него смотрел он сам.

Натанос ревет диким воем, так псы в псарне воют, когда одного из своих теряют, долго, протяжно, он руками в воду забирается, и пальцами цепляя, грязной водой с себя пытаясь смыть все то, что на нем налипло, головой прямо в мутную воду опускаясь и растирая до изнеможения. Плевать, что вода грязная, что на ней запах масла горючего, лишь бы отмыться от этого кошмара. Он не выдерживает, бьет руками по воде, по отражению, что в нем все никак не хочет растворяться и верить не хочет. Колотит, словно своего самого злейшего врага, злобное существо, жуткого монстра. Таких монстров он по шкафам Стефана искал поздно вечером, когда мальчик спать боялся в темноте одному оставаться; ему бы рыкнуть что-то из разряда, что рыцари ничего не боятся, да и он не должен, но вместо этого лез в шкаф невидимого врага прогонять и потом как герой вылезать обратно. Он отослал Стефана к дальним родственникам, когда вся эта шумиха со странной паникой после возвращения Артаса началась и ему оставалось лишь надеяться, что брата вывезли раньше, чем...

Пожалуйста, только не так.

Он не слышал шагов, но знал, что она здесь, смотрит на него, наблюдает и ждет. Он горбится, худые лопатки словно обломанные крылья на серой гнилой коже, а позвоночник пиками острыми. Какой же он сейчас отвратительный, какой же он сейчас жалкий...

— Сильвана... убей меня. — Это прозвучало так... логично. Мертвым место в земле, мертвые не должны ходить так, не должны делать то, что делал он. Это природе противно, это отвратно Свету, хотя хрен с ним со Светом, он в него никогда не верил — это отвратно ему и скорее всего отвратно и ей тоже. — Куда меня забирать... разве что в могилу. Такому отродью только место в могиле... Хотя ладно, нахрен могилу, так на земле прогнию. Нельзя тебе на это... на такое смотреть. Убей...

0

6

зейн в поиске:

— borderlands —
http://forumupload.ru/uploads/0019/84/7a/2/867852.png
прототип: без вайтвошинга - остальное на ваш вкус!

amara [амара]
сирена (наступи на меня), волтхантерка (пожалуйста), защитница угнетенных (умоляю)

заходит зейн как-то в бар, а мокси ему говорит...

история, в общем, такая: зейн об амаре знает чуть больше, чем нихуя, да и она о нем, скажем, примерно столько же. зейн - ненадежный рассказчик: о себе говорит слишком много и в то же время не говорит ничего. его злоебучую рожу узнают в каждой дыре галактики, к легионам культистов, от которых и без того волтхантерам хватало проблем, прибавляются еще разного помолу враги, желающие убить лично зейна. амара смотрит на весь этот цирк сначала с весельем, а потом весело быть перестает - и начинает казаться скучным. у нас так много общего - выдает ей зейн, но из общего амара вычленяет только большую полумаргинальную семью и любовь помахать кулаками.

все детство она провела, стараясь помочь сестрам и матери не сдохнуть с голоду, всю юность - выбивая в индийских трущобах дерьмо из плохих парней. сирены обычно пытаются скрыть собственную природу, чтобы не быть освежеванными или проданными большим корпоративным дядям, но амара, скорее всего, никогда понятия не имела, сколько стоит ее голова. зейн смотрит на ее восемь рук, на шрамы, разбросанные по всему телу, и щурится: о чем думаешь, старый хрен? — выходи за меня? — ughhh (думает зейн, две трети жизни проработавший агентом во всех военных корпорациях галактики, о том, что не понимает, каким чудом ее до сих пор не поймали).

амара у себя на родине - что-то вроде местной супергероини: защищала слабых, помогала бедным, восстанавливала справедливость, оставляла автографы маркером у девок на сиськах и кулаками у мужиков на передних зубах. а потом, как это часто происходит с сиренами, случилась пандора. не то, чтобы она заметила большую разницу между трущобами, с которых ушла в попытках прокормить свои бесконечно голодные амбиции, и разъебаннными бараками пандорских психов, но вот она на пандоре, и она начинает думать: что меня ждет в конце? в конце, конечно, не ждет ничего, кроме нескольких убитых друзей, психологических травм, кучи межпланетных перелетов и накопленной усталости. в конце не оказывается даже писем от родных - семья то ли не знала, куда их отправить, то ли просто пытается дальше жить без нее. мокси в конце этого охуительного пути нальет им с зейном пару-другую шотов, скажет: вы еще не всех потеряли, девочки. зейн не поймет, как сказанное трактовать, и найдет в этом что-то едкое - ты, мол, не все проебал, поднажми и проеби остальное. амара - сожмет кулаки и зубы и уйдет к себе в комнату. там, в отличии от некоторых, разумеется, найдет в себе силы защищать до победного тех, ради кого ей было бы не жаль сдохнуть (ну что, сладкий, ты все еще веришь в то, что у вас много общего?).


дополнительно:

МНЕ, ПОЖАЛУЙСТА, МЕЛЬНИЦЕЙ
пейринг или не пейринг - не принципиально совершенно! положа руку на сердце, мне не хочется портить девочке жизнь (зейн долбоеб и безответственный мудак, он амару тупо не заслуживает, и, бога ради, давайте признаем, что посвятить свое сердце одному подростку пятидесяти лет - не тот вид благотворительности, который она нашла бы осмысленным). если вам захочется поиграть гетерастию, которая явно не имеет никаких прав, я постараюсь воспитать это животное и не проебаться, но ничего не обещаю! в остальном: вижу абсолютно лучшую динамику, много кринжа (со стороны зейна), смехуечков и движа. драму, разумеется, тоже могу развести изи. либидо обещаю держать под контролем.

👉👈 в письме сойтись будет важным: я одинокий, но гордый! а если серьезно, то, полагаю, никому не будет прикольно, если вдруг выяснится, что кому-то из нас не зайдут чужие тексты. на контакт я иду легко и охотно, так что не бойтесь стучаться.

пример игры;

что на самом деле привело тебя в dedsec? - гораций был самым здравомыслящим из всех них. задавал нужные вопросы, подчеркивал важные нюансы, беспокоился о деталях. маркусу нравилось считать себя одним из тех, про кого говорят "жил быстро, умер молодым". но умер у них пока только гораций, да и жил он, в общем, не очень быстро - и это, блядь, заставляло маркуса скрипеть зубами. в основном, конечно, от чувства вины. в сухом остатке - от злости и тупости произошедшего. об этом, наверное, стоило нормально поговорить. как-нибудь. с кем-нибудь. каждый раз попытки в такое, разумеется, заканчивались дебильными шутками, мемами, пьяными идиотскими поступками. кодов рефлексии в dedsec никто не писал - все держались на скриптах юношеского максимализма, тупорылого оптимизма и адреналиновой зависимости.

ситара говорит ему что-то про самовыражение, про революцию, и она больна своими идеями, как больны ими люди, убежденные в том, что умирают за правду. что на самом деле привело тебя в dedsec? - гораций больше не спрашивает, гораций уже, в общем, просто не в той кондиции, чтобы беспокоиться о нюансах. но маркус все еще здесь, и он задает этот вопрос себе сам. ответа на него, разумеется, не находит.

это, на самом деле, было проще, чем ему бы хотелось думать. убери пару-тройку стильных, но бесполезных баннеров с интерфейса, сократи вдвое код, вырезав из него выебоны, перестань изводить тонну бумаги на граффити и ограничься одним несчастным баллончиком краски, вместо 3D-печати используй натуралку, прежде, чем бороться с системой - попробуй ее для начала понять. ренч ловит удары ебальником, ренч кусает губы, ренч тихонечко стонет, стараясь не зареветь. ренч без маски, которому в лицо пихают подошвы ботинок псы фбр - вот, что они получают на выходе. и смотреть на это, разумеется, очень больно. маркус скрипит зубами, бьет себя по щекам. потом выходит к ребятам в dedsec и оптимистично отхаркивает что-то про то, что у них все схвачено. ловит ошарашенные взгляды, застревающие в чужих глотках возражения, подмигивает:

watch me, fellas :^)   15:32

  wait                                                15:32

  wHAT                                              15:32

маркус в этой сказке блядский герой, о котором мир никогда не просил. он все разрулит. что ему эта ваша система, если у него такой большой член и проебанная в нулину связь с реальностью. это просто: рисковать всем легче легкого, когда у тебя нихуя нет. так все же - что привело тебя в dedsec, а?

ему бы хотелось выглядеть крутым и ярким. чтобы смотрели и лайки ставили. чтобы рвало комменты, репосты ебошило и счетчик подписчиков пробивал лимит. он, в общем, именно в этом и преуспел. когда красиво трахнул московского гамбита, когда флексанул перед штабом фбр, когда обоссал сервера ctOS - когда сделал кучу других идиотских вещей, не думая о последствиях. когда, в конце концов, не смог спасти горация. и когда - браво, долбоеб! - спас ренча. все это было красиво. размашисто. говорило о себе. самоцель выебнуться - достигнута. система между тем вальяжно растягивается на кожаном диване и закуривает сигару стоимостью с бюджет всех противоборствующих ей вместе взятых. ренч расставляет жучки в квартире лучшего друга и читает все его переписки. маркус смывает с лица клоунский грим. фбр аплодирует.

- ну ты и крыса, - можно было бы, конечно, не выбивать дверь с ноги, - что, продал жопу этим уебкам, да? - можно было бы думать башкой прежде, чем доставать ствол и целиться в лучшего друга, - и нас тоже? два по цене одного, так что ли? - можно было бы, в общем, в качестве разнообразия хоть немного одуплять реальность, в которой существуешь, - мать твою! - но маркус уже давно даже себя самого не чувствует, - я же тебе, сука, верил.

0

7

— marvel —
https://i.ibb.co/S7w092N/b85166dd922e9f7c64f3c96ca8f15f93.gif
прототип: sebastian stan;

james buchanan "bucky" barnes [джеймс бьюкенен "баки" барнс]
солдат/наемник, человек

“Во времена холодной войны существовала одна теория: один солдат в нужном месте в нужное время с нужными навыками может быть эффективнее целой армии”

хвала отчаявшимся, если бы не мы,
то кто бы здесь работал на контрасте

Джеймс Бьюкенен “Баки” Барнс - боксер, боец, герой войны, лучшее оружие Гидры, Зимний солдат, убийца, преподаватель Академии Красной комнаты. Человек без памяти. Человек без прошлого.

Человек со слишком богатым прошлым. Таким, что лучше не помнить.

На войне не бывает не раненых солдат. Ты ранен, солдат? Руку можно заменить бионической, в мозг вставить импланты, в сердце... Сердце лишь мышца, что качает кровь. Много крови, ты по щиколотку в ней, по колено, по пояс. Руки в крови - это не аллегория.

мы городские сумрачные власти,
любимые наместники зимы

Анабиоз - и жизнь солдата начинается с нуля. Гидра стирает память, Гидра упраздняет мораль, Гидра уничтожает личность, Гидра убивает…

Помнишь мальчишку, которого спас от хулиганов, с которым возвращался домой в кузове рефрижератора, потому что вы просрали все деньги? Который держался за твое плечо на похоронах матери? Которому ты обещал быть вместе до конца?

Желание. Ржавый. Семнадцать. Рассвет.

Помнишь рыжеволосую девушку, которую учил драться, жестко и безжалостно, ведь в Красной комнате выживают лишь жесткие и безжалостные? Ту, к которой пробирался по ночам тайком? Ту, с которой вы не должны были быть вместе? Она всегда любила тебя больше.

Печь. Девять. Добросердечный. Возвращение на Родину.

Помнишь их всех? Тех, кто стал твоей целью - их лица, имена - или они так и остались номерами приказов на уничтожение, для выполнения которых все средства хороши, солдат…

Один. Грузовой вагон.

R e l o a d i n g…

“Меня с детства учили убивать и раз за разом посылали в бой. Меня взрывали, замораживали, промывали мне мозги и заставляли работать на врага, пока все, кого я когда-либо знал, старели, забывали обо мне и умирали”

отчаянье, плоди неуязвимых
мы доблестное воинство твое


дополнительно:
Хотелось бы видеть сильного персонажа, поломанного, но не сломленного, прошедшего через ад, а потому знающего цену настоящему.
Джеймса ждет большой каст, но особенно будут рады Стив и Наташа. Для тебя у нас много интересной движухи: кровавые флэшбеки, полушпионские сюжеты другой войны, отыгрыши по комиксным аркам, военные истории и, конечно, до хрена стекла (ну, а зачем еще мы все тут собрались).

пример игры;

Можно вытащить Стива Роджерса из Америки, но не Америку из Стива Роджерса. Можно делать, что угодно, но этот солдат не покинет службу, даже если умрет, как, собственно, уже было — капитан Америка геройски погиб и на 70 лет стал бессменным оружием добра.
Но сейчас перед ней не капитан, а обычный парень Стивен Роджерс, потерянный герой, который не знает, чего хочет. Отними у него Америку и что останется? О нет, эти двое вцепились друг в друга клещами — не оторвать.

Наташа открывает вторую бутылку и садится прямо на траву рядом с мотоциклом. После терпкого пряного виски джин обжигает горечью и хвойным запахом. Наташа кашляет и делает еще глоток. Они так и пьют без закуски, ощущая вкус и минутное, тут же проходящее опьянение. Но пьяным немного легче говорить, и она перемежает слова с глотками.
Стив Роджерс патологически честен, и иногда это убивает. Старк как-то назвал ее двуличной дрянью, и был прав, пожалуй, они со Стивом полные противоположности. И это было бы смешно, но почему-то совсем нет.

— Спроси у кого угодно, что он на самом деле хочет, и он вместо этого станет рассказывать тебе, чего он не хочет, — Наташа смотрит на Стива снизу вверх. — Здесь нет быстрых решений или секретных способов — нажал кнопку, получил результат. Мы до сих пор блуждаем в темноте, когда дело доходит до самих себя, и каждый сам придумывает себе какой-то смысл.

Легко ли сделать из человека символ? Проще простого на самом деле, сейчас достаточно армии маркетологов, формирующих общественное мнение. Сложнее, если символ все еще не может перестать быть человеком. Человеческое в нем кусается и царапается, вылезая в самый неподходящий момент, мучает по ночам, бьется и вырывается. Это чертовски неудобный символ, который вдруг отказывается сиять начищенной бляхой, говорить пафосные речи, который лезет с ненужными вопросами. Который наконец стоит совершенно опустошенный и вновь протрезвевший на берегу реки и не знает, чего он хочет.

— Тот, кого ты оставил там, Стив, тоже теперь здесь, — говорит она тихо.

Вспоминать о Зимнем все равно что загонять себе под ногти острые иглы. Что ты чувствуешь, когда лучший друг стреляет в тебя? Что ты чувствуешь, когда человек, которого ты любила, стреляет в тебя?
Н и х е р а
Ни хера ты не чувствуешь. Ты валяешься в грязи, истекая кровью, и думаешь о том, что лучше бы он тебя убил. Перестать существовать — это выглядит охренительно привлекательной идеей. Потому что твое дурацкое прошлое настигает тебя зверем и опрокидывает на обе лопатки, смеясь и скалясь, с его клыков капает свежая кровь — твоя кровь — и у тебя нет сил на сопротивление.

система выполнила недопустимое действие и будет закрыта

Потому что в глазах Зимнего глубокая пропасть и пустота, и ты просыпаешься по ночам от этого холодного равнодушного взгляда, комкаешь влажную подушку, сбиваешь простыни, выходишь на кухню выпить воды, и зубы стучат о край стакана.

Стив — это ее ходячая совесть, он никогда не оставит Баки, найдет, вытащит, эти солдаты своих не бросают. Сама она не может похвастаться таким упорством — мысли о Зимнем она задвинула в самый темный угол, навесив огромный замок, поклявшись себе никогда к этому не возвращаться. И вот теперь замки рухнули и все то, неприглядное, что она скрывала, вывалилось наружу, даже если никто кроме нее не видит, она знает об этом, и этого достаточно.

И потому она не может дать Стиву Роджерсу убивать себя одиночеством, скатываясь в депрессию и безнадегу. Погибнет Роджерс — и от совести Наташи Романофф ничего не останется,  а она должна знать, что есть те, кто поступят лучше, чем она. Даже если для этого придется выдумывать какие-то смыслы и цели, оправдывающие существование.

0


Вы здесь » humanarchy » partnership » GLASS DROP [grossover]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно