Во время родов Кенни прижали голову. Возможно, по этой причине первые годы его жизни прошли под знаменем риталина. Будучи почетным обладателем слабого болезненного организма, он ел таблетки как манную кашу: завтрак, обед, ужин по расписанию. Видимо потому снижение действия препаратов поначалу списали на развившуюся толерантность.

Слабый болезненный организм смущал всех, кроме самого Кенни. Он всегда был таким. Быстрым. Активным. Взбалмошным. Ломающим руки в трех местах. Внимание - для слабых духом и тех, кто не умеет идти напролом. В школе ему досталось прозвище «Lovels» (да, его настолько много). Он даже пару раз подрался с целью отстоять свою честь. Бровь зашивали под лидокаином – считай наживую. Да здравствует викторианская медицина!

Еще Кенни был очень сознательным. Добрым. Участливым. Он включался в чужие проблемы вне зависимости от желания жертвы и несся решить их по первому зову (чаще без зова). Его мать привычно замазывала круги под глазами, когда он скидывал кеды в гостиной. Потрепанные учебники сползали на пол, раскидывая исчерканные листы.

«Мам»
«Мам!»
«Ну мам!»
«М а м а»
«МАМ»

Кенни навсегда остался любимым маменькиным сыночком, ребенком из хорошей семьи с отличным воспитанием и многообещающими перспективами. Он с настойчивостью голодной акулы атаковал полицейскую школу и блестяще окончил ее (до самого последнего дня так и не потеряв сомнений в том, что занимает правильно место). Кенни нужно много места.
Он хватается за новое дело, не успев отпустить старое, в его голове – торнадо из разрозненных фактов. И день рождения Линкольна в качестве пароля на рабочем ноутбуке.
(Вдруг сержант Перкинс узнает, что ему нравится порно с поцелуями)

Кенни просто обожает Страйк!
(Полицейской зарплаты хватает для того, чтобы выходить в топ-10 по количеству скупленного мерча)
(Если что, всегда можно стрельнуть сотку у мамочки)
(Мамочка говорит, что лучше бы он любил Фрэнка, а не Глеба, тот хотя бы не русский шпион, но сердцу не прикажешь)
(Может поэтому Кортни бросила его в старшей школе…)